Когда надежды были большими. Сергей Морозов вспоминает время политики конкуренции, спора и соперничества
25-летний юбилей открытия I Съезда народных депутатов СССР ( он начался 25 мая 1989 года -ред.) — хороший повод вспомнить, как это было — нарастание демократии, апогей гласности. Вспомнить не умом, вспомнить сердцем, душой, вспомнить «как молоды мы были». Потому что другие воспоминания — «перестройка, гласность, ускорение» уже не имеют ни смысла, ни святости.
Ныне многое уже успело порасти быльем и встроиться в рациональную концепцию планомерного развала Союза.
Но говорить об этой очевидности плачевных и трагических последствий тогдашних романтических наших порывов не хочется.
Мы были молоды (кто-то, подобно мне, и вовсе юн), глупы, но той подростковой, юношеской глупостью, из которой могло вырасти что-то доброе, если бы эта глупость, тот возвышающий обман не обернулся тьмой низких истин. Если бы под руку подвернулся не Тимур и его команда, а какой-нибудь барабанщик со своей нелегкой, но высокой судьбой.
Поэтому мудрые и верные слова о том, что вся эта гласность оказалась дорогой только лишь к обрыву, не могут заглушить шепот сердца, то романтическое дыхание ветра перемен, светлые воспоминания о времени, когда надежды были большими.
В них, в этих воспоминаниях, в том искреннем стремлении к народовластию, приведшему в итоге к переходу на уровень одних лишь деклараций, лекарство от нынешнего цинизма и презрения к святыням «свободы» и «демократии». Ложен был путь, ложны были способы, понимание целей и способов, но сами цели были верны и правильны.
I Съезд народных депутатов и сейчас остается в памяти первой демократической любовью, тем первым ярким опьянением политикой, которое так и не выветрилось по сию пору.
Конечно, мы были разогреты к этому моменту уже «Огоньком» и «Новым миром», прочитали «Детей Арбата» и «Белые одежды». Возвращением к ленинской демократии нас окучивали уже два года как. В общем, все можно было бы списать на идеологию. Но не только. Нельзя отрицать, что тот съезд был настоящим. Это и оставило отпечаток в душе и памяти. Тот, кто пережил те мгновения, кто видел все эти благородные политические жесты Казанника, слышал настойчивый говорок Гаер, тот, по меткому выражению Достоевского, пронесет через всю свою жизнь «неопределенное ощущение той вековечной, священной тоски, которую иная избранная душа, раз познав, уже никогда не променяет потом на дешевое удовлетворение».
Будучи отрицателен по своим результатам, он и в самом деле ошарашивал первым публичным разномыслием. Не книжно-журнальным, к этому мы уже привыкли, а прямоэфирным, открытым и непримиримым. Шиканье, захлопывание, открытые сшибки, коалиции, беспощадная критика и первые альтернативные выборы. Было от чего закружиться голове.
Может быть, все изнутри выглядело иначе, циничнее, чем виделось тогда нам, приникавшим к экранам телевизоров в обеденное время и отлипавшим от них с сожалением лишь далеко за полночь.
Читайте также: Новости Новороссии.