Хороший русский писатель Александр Аршибашев съездил на свою малую родину — Урал и написал о том, что сегодня увидел в Тавдинском районе Свердловской области. Честно, безыскусно, с приведением исторических параллелей. Но послевкусие такое, будто прочитал триллер. Почешешь в голове и спросишь себя: почему территория, которая по-своему развивалась в царской России, по-своему — в советский период, но всё по пути наращивания и приумножения, улучшения жизни людей, при нынешнем строе выморачивается? Почему избранная либералами «модель развития» всё мертвит на своем пути?
Места благодатные
Ещё до прихода в Сибирь отряда атамана Ермака в селе Кошуки, что на правом берегу реки Тавды, распахивали земли и сеяли жито. Места благодатные. По Тавде ходили пароходы и баржи, сновали рыбацкие судёнышки. В деревне Жиряково Антроповской волости предприниматели братья Вардропперы построили в 1888 году судоверфь, где ежегодно спускались на воду десятки судов. На реке Каратунке, в нескольких верстах от её впадения в Тавду, оборотистый купец Ушков поставил суконную фабрику на четыреста рабочих. В 1915 году министерство земледелия дало разрешение на строительство крупного лесотехнического завода на берегу озера Матюшино. Годом раньше, в районе озера Кривое, пустили в действие двухрамный лесопильный завод товарищество «Переломов — Жернаков» и трёхрамный завод — промышленник Шестов.
После революции 1917 года все предприятия национализировали. Позднее в Тавде появились крупнейший в стране лесокомбинат, гидролизный и механический заводы, фанерный комбинат, мебельная фабрика, маслозавод, плодопитомник, химлесхоз, рыбзавод и прочее. Общая численность рабочих превышала 10 тысяч. Объём выпускаемой продукции — 60 миллиардов рублей.
До ельцинских реформ, в 1990 году заготавливали 1 миллион кубов деловой древесины. Из кругляка выпускались пиломатериалов — 423 тысячи кубов, фанеры — 63, древесно-стружечных плит — 72, древесно-волокнистых плит — 7 тысяч кубометров, спирта этилового — 424 тысячи декалитров, кормовых дрожжей — 13 тысяч тонн, автоприцепов — 12 тысяч штук. А ещё — пиловочник, тарную доску, древесную муку, углекислоту, кирпич, мебель, товары народного потребления.
Немалый доход давали земледелие и скотоводство. Кругом ведь луга и поймы. Сибирская деревня не знала помещичьего уклада. В среднем на мужскую душу приходилось по 10—12 десятин. Работай и земля не обидит! Первые колхозы в Тавдинском районе появились в 1929 году. Всего их было около шестидесяти — мелких, примитивных, лошадных. В спецпосёлках, где жили раскулаченные крестьяне, создавались «неуставные» колхозы: в Мостовке — «14 Октябрь», в Васькином Бору — «15 Октябрь», в Красном яру — «20 Октябрь». Пережили лихо, приноровились к новой власти, подняли детишек.
Мелкие хозяйства укрупнили, стало восемь колхозов. Посевную площадь довели до 18 тысяч гектаров, стадо крупного рогатого скота — до 10 тысяч голов. Пришла мощная техника. Парк машин из года в год увеличивался. Тракторов насчитывалось под три сотни, зерноуборочных комбайнов — 65, грузовиков — около сотни. Строилось много жилья, школ, детских садов, поликлиник, дорог с твёрдым покрытием.
В 1990 году тавдинцы выпускали около 10 тысяч тонн цельномолочной продукции, 500 т — кисломолочной, 805 т сметаны, 200 т масла животного, 9 тысяч т хлебобулочных и кондитерских изделий, 1000 т мяса, вылавливали больше 500 т рыбы.
А теперь куда всё подевалось?
Ехал в Тавду поездом «Екатеринбург — Устье Аха» и думал: «Как же такой преуспевающий край, считай, в одночасье мог стать депрессивным? Вагон качало, было душно. Не работала вытяжная вентиляция, не открывались окна. Старый состав. Сами проводники задыхались в купе-клетушках, а каково приходилось малым детям! Я лично всю ночь не спал. Остановки в Егоршино, Ирбите, Туринске… Каждый раз выбирался на волю, чтобы глотнуть свежего воздуха. В темноте путейцы простукивали буксы, глухо покашливая и матерясь. Несмотря на поздний час, светились окошки пристанционных торговых лавок с ядовито-жёлтым пойлом и чёрствой выпечкой.
Тавдинцы не против перейти в Тюменскую область
В Тавде меня встретили трое депутатов местной Думы: Виктор Николаевич Никулин (бывший полковник, начальник колонии), Анатолий Богданович Дьяков (в прошлом работник местного РОВД) и Василий Владимирович Чиянов (станочник с фанерного комбината).
Лица у собеседников хмурые. Незадолго до этого в городе провели опрос населения в социальных сетях. На вопрос «Поддерживаете вы инициативу перехода Тавдинского района из состава Свердловской области в Тюменскую область?» из 1618 человек большинство ответили «да», против 145 голосов.
Никулин не скрывал досады:
— Промышленность и сельское хозяйство развалены. От нас сбежали в Ирбит налоговая инспекция, сбербанк, «Почта России». Остались лишь их филиалы. Управление сельского хозяйства перевели в Туринск. Даже путного роддома нет. Роженицы с патологией едут за 160 километров в специализированную клинику. А таких женщин в Тавде две трети. Плохая экология, некачественные продукты, житейские неурядицы. Поменять ситуацию нельзя, потому что вопреки закону о местном самоуправлении, которым предусмотрены разные типы муниципальных образований (городское поселение, сельское поселение, муниципальный район, городской округ), в Свердловской области почему-то сделали акцент только на последнем варианте. Видимо, чтобы сподручней контролировать «управляемость территорий».
— Это точно, — подтвердил Анатолий Богданович Дьяков. — Судите сами: разве в деревне, где каждый знает соседа в лицо, выберут главой поселения проходимца? Конечно, нет. Самоорганизация селян значительно выше, нежели горожан. Почему бы не сделать свободными выборы глав поселений? В других-то регионах картина совершенно иная: в Курганской, Омской, Новосибирской, Оренбургской областях — по 30—40 муниципальных районов, в Свердловской всего пять! Крестьяне не имеют представителей в заксобраниях городских округов, разве это дело? Сидите, мол, по домам и молчите…
Тавда — типичное провинциальное захолустье: много бараков, чёрных изб. Дороги разбиты. Высокий уровень преступности. Под боком три колонии. Одно время число заключённых доходило до 10 тысяч. Освободятся — податься некуда, нигде не берут на работу. Вот и скатываются снова на скользкую дорожку. Район «лидирует» в области по числу туберкулёзников. Если в 1991 году на тысячу человек приходилось 30 больных, то ныне — втрое больше. Пьянство, наркомания, проституция.
Жуткую картину увидел в некогда промышленной зоне. Полуразрушенные огромные корпуса лесокомбината, гидролизного и механического заводов, откуда по ночам вывозят металлом. Пустой порт, догнивающие деревянные зерновые склады. Пока держится «на плаву» лишь фанерный комбинат. Сидевший рядом со мной в машине молодой депутат Василий Чиянов грустно обронил:
— У меня, станочника-распиловщика четвёртого разряда, тариф — 27 рублей 48 копеек в час! Зарплата — от 3 до 20 тысяч рублей в месяц. Как на них жить? Учился в Перми в Медицинской академии. С четвёртого курса пришлось уйти. Умер отец, у мамы случился инсульт, заболела астмой сестра. Надо было зарабатывать деньги. Вернулся домой.
— Ну и что говорят рабочие?
—Кто-то возмущается, высказывает недовольство жизнью, кто-то пишет в Москву жалобы, но большинство молчит. На кусок хлеба средства есть и ладно. Одно время комбинат вовсе простаивал — сидели без зарплаты. Несколько раз менялись владельцы предприятия. Объёмы выпуска продукции не сравнить с прежними…
Кто убил Павлика Морозова?
В тот же день отправились вместе с Чияновым в глухую деревеньку Герасимовку, где в сентябре 1932 года в лесу были зверски убиты тринадцатилетний пионер Павлик Морозов и его меньший братишка Федя. От Тавды — сорок километров. Хотелось взглянуть на место гибели ребятишек. История запутанная. По сей день среди герасимовских старожилов нет единого мнения на ее счёт. С большака к болоту, где нашли тела братьев Морозовых, ведёт узенькая тропка, заросшая осокой. Согласилась нас провести экскурсовод музея Марина Владимировна Изимбаева. Как только вошли в лес, поднялись тучи комаров. В эту пору тут полно и клещей. Вскоре впереди забелел обелиск, обнесённый невысокой оградкой. Подошли к нему, склонили головы. В полсотне шагов — ещё один, где бандиты настигли убегавшего Федю. Порывистый ветер раскачивал верхушки матёрых сосен и, казалось, будто кто-то невидимый в вышине тяжко вздыхал…
Марина Владимировна рассказывала:
— Павлик и Федя пошли на болото за клюквой и пропали. Три дня их искали. Когда нашли зарезанными, всё село содрогнулось. Поначалу арестовали девятерых подозреваемых. Шестеро были родственниками ребятишек. В том числе: дед Сергей, бабка Ксения, двоюродный брат Данилка и дядя Арсентий Кулуканов. Спустя два месяца в Тавде состоялся суд. Пятерых оправдали, а деда, бабку, дядю и двоюродного брата приговорили к расстрелу. Сознался в убийстве только восемнадцатилетний Данилка. Дед Сергей принародно перекрестился и поклялся, что не убивал внуков.
— А какие доказательства их вины были оглашены на суде? — поинтересовался я.
— В доме деда будто бы обнаружили окровавленную рубаху, а за иконой — нож, которым зарезали отроков. Жители села, в большинстве своём набожные люди, переселившиеся сюда из Белоруссии, не поверили следователям. Говорили, что ребята могли стать невольными свидетелями: то ли закапывания клада в лесу, то ли постройки схрона. Но это всё догадки.
Музей разместиля в бывшей школе, где учился Павлик Морозов. Огромный двухэтажный домина из почерневшего кругляка простоял более века. Зашли внутрь. Вдоль стен — предметы крестьянского быта, стенды с фотографиями и документами. На одном из снимков пионер-герой среди учеников школы. По воспоминаниям однодеревенцев он отличался упрямым характером и прямотой. Наверняка осуждал отца за уход из дома, по-мальчишески мстил. За это убить? Крестьянская трагедия.
«Мылись в ваннах, а теперь — в корытах»
Перед Великой Отечественной войной колхоз имени Павлика Морозова крепко стоял на ногах, участвовал во Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Затем его укрупнили, присоединив земли соседних деревень, и, таким образом, площадь пашни увеличилась до 2 тысяч гектаров. Получали 200-центнеровые урожаи картофеля, имели приличное дойное стадо.
Много лет председателем колхоза был Александр Михайлович Кузнецов, выведший хозяйство в лидеры. Увы, ныне окрестные поля в запустении, ферма разрушена. Колхоз прекратил своё существование. На обратном пути завернули в деревню Мостовка, где ещё недавно тоже был справный колхоз имени Чапаева. Ныне банкрот. Нашли бывшего председателя Данилу Васильевича Храмцова. Хозяин не стал лукавить, выложил все, что называется, начистоту:
— Предки — манси. У прадеда было две жены и тридцать два ребёнка, у деда — семеро, а нас у отца — шестеро. Все выучились, встали на ноги. Я окончил Тюменский сельхозинститут. По специальности инженер-механик. До «реформ» Ельцина не бедствовали. 1200 гектаров пашни, около 1000 голов крупного рогатого скота. Сеяли пшеницу, рожь, овёс. Сажали капусту и картофель. Молоко сдавали на Тавдинский молзавод. В деревне были школа, клуб, два магазина, детский сад…
— А ещё котельная, — вставила хозяйка Ирина Николаевна. — Забыл? — Мылись-то в ваннах. Сейчас вновь в корытах…
— Развал начался после того, как вздули цены на технику, горючее, газ, электроэнергию, — продолжил Храмцов. — Молоко, мясо, овощи стали в убыток. Касса опустела. Какое-то время выручал лес. Заготавливали деловую древесину, разделывали на своей пилораме и продавали. Имели от продажи «живые» деньги, но потом и этот ручеёк иссяк. После дефолта вижу, дело к краху. Собрал народ. Спрашиваю: «Что будем делать дальше?» Денег в кассе нет. Решили: в счёт зарплаты раздать механизаторам технику. Поделили и землю. Оказалось, правильно сделали. В соседних хозяйствах всё имущество описали и увезли за долги.
— Как же выживаете?
— Те, кто помоложе, разбежались по «вахтам» — на Ямал, в Сургут, Уренгой, Урай… Пенсионеры копошатся на своих подворьях. Многие спились. Даже женщины. Мужей-то по полгода не видят.
— Ну, а сами чем занимаетесь? — спросил Храмцова.
Он вздохнул:
— Взял в аренду на десять лет три озера: Сухое, Тяпку, Камешное. Ещё десять километров реки Иксы. В Таборах у нас база, где коптим рыбу. Помогают родственники. Трудно со сбытом. Если честно, то маемся… На старости лет нет покоя. Держим на подворье живность, сажаем картошку. Собираем грибы, ягоды. Так и живём…
Реформы победили здравый смысл
В той же стороне, на берегу старицы Гузеево, — древнее село Городище, входившее когда-то в Кошукскую инородческую волость. Место ссылки опальных вельмож. Тут встречаются фамилии Шиловых, Морозовых, Сусловых, Шелестов, Бадиных, Долговых, Путиковых, Черепановых, Беляевых, Лоскутовых, Яковлевых. В царское время в селе были три ветряных и одна водяная мельницы, кузня, торговая лавка. Местный купец Алексей Иванович Котельников в 1910 году поставил «для славы» паровую мельницу. Ну а дальше возник колхоз «III Интернационал». В селе построили маслозавод, который вырабатывал по 300 килограммов масла в сутки, творог, казеин. В 1929 году открыли медпункт с родильным отделением. Заработал государственный ветеринарный участок. Собирали ржи по 25 центнеров с гектара, пшеницы — 15 центнеров. В войну работники местной МТС на свои деньги построили целую эскадрилью самолётов «Свердловский колхозник».
С фронта не вернулись 211 городищенцев. За мужчин трудились женщины и дети. В «перестроечные годы» гремел на всю округу Городищенский колхоз «Заветы Ленина». На его деньги выстроили целую улицу благоустроенных домов, школу-интернат, детсад, дом быта, торговый центр.
Почему же в Свердловской области вдруг списали со счетов десятки таких мощных хозяйств, как колхоз «Заветы Ленина»? Что выиграли от «реформ»? В регион ныне завозят в огромных объёмах импортное продовольствие, напичканное «химией».
С высокого крутояра в Городищах я с грустью смотрел на заросшие берёзками окрестные поля. На другой стороне Тавды виднелось село Кошуки. Там одинокий фермер ещё пытается что-то сеять. Подумалось: «Любая птаха знает, зачем она вьёт гнездо. Тут сама природа руководит. Гнездо необходимо ей, чтобы отложить яйца, высидеть птенцов, вскормить их и пустить в самостоятельный полёт. Так идёт от сотворения мира. Почему же люди-то не берегут родовые гнёзда?».
Под вечер побывал у Марии Семёновны Колмаковой. Ей под девяносто лет, но подвижна, энергична. До ухода на пенсию работала директором конторы «Заготзерно». В Тавде у неё свой дом с тремя печками. Под боком — огородик с картошкой, огурцами, капустой. На жизнь не жалуется, хотя здоровье подводит: плохо стала видеть. Начала вспоминать:
—Много ездила по округе. В Таборах жили преимущественно белорусы. Глушь! Там у нас склады, где принимали у хозяйств зерно. Вывозили его по Тавде стотонными баржами. Бывало, мужики шутили: «На Урале — три дыры: Сосьва, Гари, Таборы, а четвёртая дыра — Слобода Тура». Тем не менее, люди не унывали: сенокос — с песнями, жатва — с песнями. Во всех глубинных районах было по десятку колхозов, ныне загубленных. Через «Заготзерно» в Тавде ежегодно проходило по 100—130 тысяч тонн хлеба. Такими вот ворочали объёмами!
Полвека назад в Тавдинском районе жили 24,2 тысячи человек, сейчас — всего 8 тысяч. В самой Тавде соответственно — 48 тысяч и 38 тысяч человек. В Алапаевском районе сельское население сократилось с 74 до 36 тысяч, Серовском — с 55 до 23 тысяч, Тугулымском — с 47 до 24 тысяч, Туринском — с 56 до 29 тысяч, Шалинском — с 52 до 25 тысяч, Ачитском — с 30 до 17 тысяч, Гаринском — с 28 до 7 тысяч, Таборинском — с 21 до 4 тысяч человек. Нетрудно догадаться, что ожидает эти территории в будущем.
…Напоследок побывал в деревне Увал, где остался единственный в Тавдинском районе сельскохозяйственный кооператив — СПК «Урал». Это на границе с Тюменской областью. Раньше тут был колхоз имени Кирова, которым руководил бережливый хозяин Владимир Богданов. С его уходом хозяйство захирело. Вовсе бы развалилось, если бы бразды правления не взял в руки Александр Быков — бывший председательский шофёр. Собрал молодых механизаторов, доярок, скотников. Привели в порядок машинный двор, животноводческую ферму. Засевают сейчас зерновыми более 1000 гектаров. В хозяйстве 200 коров. Плюс молодняк.
Приехал я без предупреждения и Быкова на месте не застал, но в гараже встретил механика Владимира Владимировича Титуса. Проехались с ним по полям.
— Какие виды на урожай? — полюбопытствовал я.
— Будут средние намолоты. Зерно в основном на фураж. Комбикорм-то покупать накладно…
Заехали на ферму в деревне Шабалино. Чистота, порядок, ухоженные коровы.
Титус продолжил:
— Надои тоже пока скромные: 4000 литров на корову. Думаем повысить продуктивность. Да и стадо увеличить.
— Куда сдаёте молоко?
— На приёмный пункт Ирбитского молокозавода, что в селе Кошуки.
— Цена устраивает
— Собеседник поморщился:
— Молоко в 10 раз дешевле минералки. Дурят крестьян, как хотят. Просто деваться некуда. Продукцию отдаём, поскольку нужны «живые» деньги…
На вокзале в Тавде меня провожал местный писатель Валерий Николаевич Ермолаев. Подарил свою книгу «Тавдинский краеведческий словарь». Прочитал её и подумал: «А ведь не надо выдумывать ничего нового, чтобы возродить полнокровную жизнь на этой древней земле, стоит только опереться на опыт сметливых предков и поверить в собственные силы».
Читайте также: Новости Новороссии.